Экономические новости

80% наценки на молочную продукцию делает «сетевая» торговля. Кто выиграл и кто проиграл от недавнего повышения цен на продукты питания? Почему столь резко изменилась рыночная конъюнктура? Чтобы ответить на эти вопросы, корреспонденты «РР» не только опросили экспертов, но и проследили всю цепочку ценообразования от производителя до продавца одного из ключевых продуктов потребительской корзины — молока

«Директор ЗАО «Можайский» Василий Михайлович Кошкин возглавил хозяйство 12 лет назад, а до этого был здесь агрономом и отлично помнит, каких масштабов совхоз достигал при коммунистах. Помимо бескрайних посевных площадей «Можайский» объединял 11 ферм — в сумме 2200 голов дойного стада и 2,5 тыс. голов «шлейфа» (молодняка). В совхозе работало 600 человек. Сейчас на двух фермах 1650 голов, из них 800 — дойные коровы, но и работников почти в шесть раз меньше — 105 человек. Но, как ни странно, хозяйство сегодня существенно эффективнее: производительность труда выше, чем в советские времена, и это позволяет работать хоть со скромной, но прибылью.

Эти деньги идут в основном на ремонт. В последний раз ремонтировали ферму «Терновская». Василий Михайлович охотно объясняет суть своих революционных инвестиций: «Постелил на пол резиновые коврики — теперь лет пять-шесть могу не менять доски, а так прогнивали за полгода. Главное же, поставил световой фонарь — купол, в котором открываются створки, — там есть специальные тросики и лебедка. Теперь есть и свет, и вентиляция. Так, как раньше, не пахнет».

У ног директора стоит маленький обогреватель: в Можайске отключили горячую воду. Как только включилось отопление, случилась авария. В холодном офисе спартанская обстановка: на сейфе — полированная тумбочка 70−х годов, остальная мебель тоже явно помнит совхозные времена. В маленьком двухэтажном строении пахнет сыростью.
В «Можайском» цены росли так: в начале года молоко сдавали по 6,50–7 рублей за литр, три месяца назад — по 10 руб¬лей, сейчас — по 12 рублей 50 копеек. Более чем в два раза за девять месяцев! Феноменальная удача для производителя.

— Это 100 тыс. живых денег! — радуется Кошкин. — Ведь мы надаиваем в день по 800 тонн молока. Больше в районе никто не сдает.

А ведь радость директора ЗАО «Можайский» вполне могла оказаться преждевременной: одной из первых идей по поводу борьбы с инфляцией, пришедшая в головы чиновников, была идея административной фиксации цен для производителей. Как объясняет Владимир Лабинов, исполнительный директор Российского союза предприятий молочной отрасли, в таком случае в дураках, как всегда, осталось бы село и сельские жители:

— Городские вновь хотят решить свои проблемы за счет села. Мне эта ситуация напоминает отношения пациента и врача. Пациент только-только начинает выздоравливать, а врачи из правительства собственными руками душат его подуш¬кой. Сейчас конъюнктура в молочной отрасли как никогда благоприятна: впервые за все постсоветское время цены на рынке сырого молока дают возможность обеспечить рентабельное ведение молочного животноводства практически на всей территории России. Так что принятие как на федеральном, так и на региональном уровне мер, направленных на ограничение отпускных цен для производителей молочной продукции, нежелательно, потому что это неизбежно приведет к снижению цен на сырое молоко, а пострадают, как всегда, простые крестьяне.

Кто сегодня в России вообще производит молоко? Министерство сельского хозяйства выделяет три категории производителей: крупные сельхозорганизации вроде ЗАО «Можайский», личные хозяйства и фермерские, то есть официально зарегистрированные как таковые. Так вот, крупные сельхозпроизводители сдали в текущем году, по данным министерства, почти столько же молока, сколько личные хозяйства (см. рис. 2). Фермеры же произвели молока в 13–14 раз меньше.

Данные Минсельхоза раскрывают главный дефект в структуре производства молока: самая большая его доля приходится на мелких частников, заведомо обреченных на низкую производительность труда. Социальная и технологическая революция, которую пережило сельское хозяйство развитых стран в 60–70−е годы прошлого века, позволила им избавиться в первую очередь именно от таких «маргинальных» производителей. Ведь они настолько разрозненны, что не способны к консолидации и утверждению своих интересов на рынке, а их низкая капитализация никогда не позволит им совершенствовать технологию производства. Да и инвестирование в такие хозяйства оказывается довольно бессмысленным. Именно потому, что у нас в структуре производства доминируют личные хозяйства, российское село по-прежнему остается архаичным.

За счет повышения цен на молоко ЗАО «Можайский» отремонтировало фермы
Получается, «давить» производителя фиксированными ценами не только экономически нецелесообразно, но и бесчеловечно: ведь не производители же, в самом деле, спровоцировали резкий рост цен — на селе и небольшой прибыли рады. Так может, цены накручивают те, кто занимается скупкой продукции у производителей?

Мелкие личные хозяйства, которые продают молоко просто для того, чтобы его не выбрасывать, действительно попадают под прессинг многочисленных мелких и малоэффективных перекупщиков. По нашим данным, в Ульяновской области молоко скупается по цене 4–5 рублей за литр. Но на более крупном производителе так паразитировать невозможно. «Можайский» свое молоко сдает не прямо на завод, где делают «Можайское» молоко в бутылках, а посреднику — ЗАО «ПАМРОСТ», который везет молоко в Москву. Никаких претензий к перекупщику у Кошкина нет. Почем «ПАМРОСТ» продает его молоко крупным московским заводам, он прекрасно знает: по 14–15 рублей за литр. При этом предварительно его охлаждает, очищает и отправляет покупателю на своем транспорте. Посреднический навар — полтора-два рубля за литр «грязными», или 16%. Много это или мало? В наших условиях, когда нет ни хороших дорог, ни инфраструктуры для хранения, такая наценка выглядит вполне обоснованной. И вряд ли у таких посредников будет какая-то сверхприбыль.

Василия Кошкина «ПАМРОСТ» вполне устраивает, хотя он мог бы продавать свои 800 тонн хоть «Вимм-Билль-Данну», хоть «Данону»: с предложением заключить договор на поставку к нему заходили и те и другие.

— Обещали брать первое время по 14 рублей за литр, но я отказался.
— А почему, ведь так спокойнее?
— Да посадят потом на 10 рублей за литр, и никуда уже не денешься.
В прошлом году в «Можайском» надоили 5139 тонн, в этом — 5200 тонн. Но в нынешнем году все молоко подчистую идет в Москву, а в прошлом, рассказывает Василий Михайлович, девать его было некуда — не брали: вся Мос¬к¬ва сидела на порошковом молоке.
— Почему не брали?!
— Импорта хватало. А в этом году импорт подскочил с 28–30 рублей за литр до 140–150 рублей. Ведь Евросоюз отменил дотации своим фермерам. Плюс еще пошлины на импорт… Наше брать стало выгоднее, хоть в нем и белка меньше.
Так вот она, точка, где цена реагирует на рыночную конъюнктуру: оказывается, натуральное отечественное молоко конкурирует с импортным порошковым, но с большим содержанием белка.
— Ну а белок-то тут причем?
— Крупным заводам надо, чтобы белок был как можно выше, а у нашего молока он низкий, а жирность, наоборот, высокая. Чтобы повысить белок, надо селекцию в этом направлении проводить, мы этим занимаемся. Но за год такие вопросы не решаются.
— Может, надо иностранных коров покупать?
— Да был я тут на ферме, где хозяин американец, а коровы голландские, — рассказывает Василий Михайлович. — Они в первый год молока больше дают, чем наши, даже при нормальном уходе. Но вы бы их видели! Ребра торчат — как идет и не падает, бедная, непонятно!
— Может, их кормят плохо?
— Да что вы! Там и уход, и корма по последнему слову техники! Просто им климат наш не подходит. Через год 40% иностранного скота годится только на мясо.
Про белок в молоке подробно и доходчиво мне объяснила директор «ПАМРОСТа» Татьяна Алексейчук. На своем небольшом заводе она не только очищает молоко для монстров молочного производства, но и делает собственные пастеризованное молоко, сметану, творог, сливки и масло.

Одно из слабых мест молочной индустрии — транспортная инфраструктура

— Раньше, — говорит Татьяна, — индикатором цены на молоко был жир. Чем жирнее, тем дороже, а теперь белок. Он стоит в полтора раза дороже жира.
Сегодня все предпочитают — по европейской моде — обез¬жиренные молочные продукты. А для них нужен белок. И чем его в молоке больше, тем больше можно получить творога. А жир все равно придется убирать.
По белку Татьяна продает молоко заводам, а сама по старинке покупает у хозяйств по жиру. Иначе, говорит, у них молоко намного дешевле будет, и если начать покупать молоко у хозяйств по белку, можно просто потерять своих поставщиков.

Если говорить о молоке европейского стандарта — с высоким содержанием белка, то начиная с августа закупочная цена на него для переработчиков выросла в 1,7–2 раза. До августа «евросорт» стоил в среднем 9,50–10 рублей за литр.
Но с евростандартом у нас плохо. Татьяна два года работает с семью совхозами, но и за это время качество молока упало.

— Везут молоко с низкой плотностью при высокой жирности. Из такого творог вообще не получится — будет размазня. У двух хозяйств в молоке повышенное содержание ингибирующих веществ. А надои у некоторых — летом три тонны, зимой — 800 кг. Прошлым летом «ПАМРОСТ» сдавал заводам по 30 тонн молока в сутки, этим — по 17 тонн.

При таких перепадах качества и количества, считает Татьяна, от импортного сухого молока отказаться невозможно, сколько бы нашего ни было. Вот и выходит: у российских сельхозпроизводителей, особенно мелких, нет ни денег, ни технологий, чтобы подстроиться под спрос и увеличить свои доходы. А у импортного молока при стабильном качестве и объеме цены зашкаливают.

Позднее зажигание

Повышение цен на продукцию сельского хозяйства застало врасплох не только Россию. О первых признаках грядущего подорожания мировая пресса заговорила еще в начале нынешнего года. «Фермерские хозяйства везде — от Айовы до Аргентины — впервые за 30 лет растут в цене быстрее, чем квартиры на Манхэттене и в Лондоне», — писала в феврале International Herald Tribune. Британский деловой журнал Economist тоже предупреждал тогда о неизбежном повышении цен на сельхозпродукцию, объясняя его тем, что американцы интенсивно развивают производство биотоп¬лива — альтернативы нефтепродуктам.

За рубежом процесс подорожания продуктов питания шел быстрее. Владимир Лабинов рассказывает: «Весной этого года аналитики всех стран мира начали отмечать недостаточное предложение молока, что привело к увеличению его стоимости на мировых рынках примерно в 2,5 раза. Отсюда — по цепочке — подорожание сыров, масла и прочая. Больше всего рост спроса на молоко подстегнули богатеющие миллионы жителей Азиатско-Тихоокеанского региона. В результате с января по сентябрь этого года цены на сырое молоко на внутренних рынках США подскочили на 70%, Австралии и Новой Зеландии — на 50%, Европы и Азии — на 30–50%. Россия отреагировала на эту тенденцию одной из последних. В мире осталось совсем немного стран — Япония, Швейцария, Канада, — которые эта волна еще не накрыла, да и то главным образом потому, что там уже сейчас цена сырого молока выше, чем где бы то ни было».

Сегодня министры сельского хозяйства разных стран уже говорят о грядущем глобальном шоке на рынке продовольствия: мировые запасы зерна, по их словам, беспрецедентно низки. А в лексиконе экономистов появился даже специальный термин «агфляция», который придал особую значимость нынешнему росту цен на сельхозпродукцию.
В России реальность этой проблемы осознали только осенью — после публикации данных об инфляции за сентябрь. Все интеллектуальные и административные силы кабинета министров были срочно брошены на тушение как всегда неожиданно разгоревшегося пожара, хотя к этому моменту о резком подорожании продуктов, похоже, не знали только в правительстве.

Российский продовольственный рынок полностью открыт мировому: мы и экспортируем, и импортируем продовольствие в масштабах, вполне сравнимых с внутренним потреблением. Мы никогда не дотировали своих сельхозпроизводителей (в отличие от Европы, которая только недавно лишила своих фермеров этого послабления), мы никогда не пытались ограничивать экспорт сырья и уж тем более импорт продуктов питания, который рос в последние годы невероятными темпами — подгоняемый укрепляющимся рублем и богатеющим средним классом. Немудрено, что цены на ключевую продукцию сельского хозяйства в России уже почти достигли уровня мировых (см. рис. 4) и модная мировая тенденция — «агфляция» — стала проблемой российских потребителей, причем не только бедных, но и со средним достатком.

Заработала торговля

Генеральный директор завода стерилизованного молока «Можайский» Александр Козлов почти все сырье покупает напрямую у хозяйств Тульской, Брянской и Ярославской областей по 13–14,70 рублей за литр. Но эти цены, по его словам, диктуют не производители, а переработчики, то есть предприятия вроде того, которое он сам возглавляет. Именно они первыми ощутили скачок цен на импортное сухое молоко и начали замещать его отечественным. Еще этой весной хозяйства продавали молоко по 7,50–8 рублей за кг при себестоимости 8,5 рублей, то есть себе в убыток. Спрос на российское сырье был очень низок.

«Отсчет моего повышения цены идет не от наших потребностей, а от цены, которую диктует мне рынок», — объясняет Александр Козлов. С 1 сентября повышение заводской цены на «Можайское» молоко составило 30%. Больше повышать не получится: завод по рукам и ногам скован соглашениями с крупными торговыми партнерами. «У нас с ними по ценам жесткие договора, и на пересмотр они не идут. Мое повышение учитывает только мои реальные издержки, чтобы выйти в ноль, без убытков», — объясняет директор. Видимо, входя в положение переработчиков, правительство именно им пообещало дотацию ставок на оборотные кредиты.

Но в торговле рост цен куда больше, уверен Александр Козлов. На отмене европейских субсидий торговля зарабатывает лишние деньги, утверждает он. Вклад заводов и сельхозпроизводителей в итоговое повышение цены литра молока — порядка 6 рублей, торговля добавила еще примерно столько же — и пакет молока в крупных сетях подорожал с 24 до 36 рублей.

По нашим данным, порядка 80% наценки на молочную продукцию делает именно розничная торговля. На Западе накрутка торговых сетей законодательно ограничивается государством и по разным группам товаров в разных странах может составлять от 10 до 50%.

Наши крупные торговые сети активно инвестируют в развитие, открывают новые магазины, вытесняя мелкую торговлю и конкурируя с иностранными сетями и друг с другом, оставаясь при этом страшно зависимыми от местных администраций, от их решений по аренде, площадей и проч. Большие прибыли, которые направляются на такую экспансию, — важнейший фактор успеха в этой игре. И именно крупные ретейлеры чаще всего говорят о том, что решающее влияние на повышение цен оказал «глобальный кризис». Между тем система российской розничной торговли быстро реагирует на любые сигналы к повышению цен.

Ссылаясь на коммерческую тайну, пресс-службы нескольких крупных розничных сетей отказались давать официальные комментарии на эту тему. Но на условиях анонимности владелец завода, продающего этим розничным сетям свою продукцию, сообщил, что «сетевики» сейчас получают пастеризованное молоко по цене менее 20 рублей, а стерилизованное — по 20–25 рублей за литр. То есть ценовая «накрутка» на него в рознице достигает 80, а в дорогих сетях и 100%.

Чего ожидать?

Впреддверии парламентских и президентских выборов мы все чаще слышим от политиков призывы компенсировать рост цен повышением пенсий и зарплат. Высокопоставленные чиновники также уверяют, что повышение уровня минимальной зарплаты и пенсий не оказывает инфляционного давления на экономику. Вот и вице-премьер и министр финансов России Алексей Кудрин на днях успокаивал, что недавнее повышение пенсий на рост инфляции практически не влияет.

Особый драматизм ситуации придает политизация инфляции на фоне предстоящих выборов. В это время особенно велик риск принятия скоропалительных и ошибочных решений.

Глава аналитической службы «Меркатор» Дмитрий Орешкин утверждает, что «неожиданный» взлет цен на продукты питания уже оказывает влияние на ход предвыборной кампании: «Посмотрите на сводки из регионов. То, что избиратели пришли однажды к прилавкам и обнаружили, что подсолнечное масло подорожало на 20 рублей, а молоко на 10, не могло их не удивить. Чтобы не сказать — раздражить. Перед выборами могут активизироваться те 20–30 процентов электората — и это, понятно, не пенсионеры, — которые вообще на выборы не ходят. Их уже ударили по карману.

Сейчас, судя по нашим фокус-группам, рейтинг “Единой России” перестал стремительно расти, как это было после съезда партии. Можно прогнозировать, что от этой ситуации выиграют коммунисты и ЛДПР. Люди уже сейчас ищут альтернативу “ЕР” и проголосуют, конечно, за КПРФ. Я еще молчу про целый пласт населения, который, не разбираясь в хитросплетениях международной экономики, во всех своих бедах винит цент¬ристов, а голосует за “красных” по инерции. Но в этом году обязательно задумаются о росте цен и те, кто получает, скажем, от 1 до 3 тысяч долларов в месяц». Если недовольство расшевелит активность именно этого класса граждан, — а его поведением невозможно манипулировать, — можно ждать сюрприза на президентских выборах.

Сентябрьские цены удивили потребителей

Меры, которыми правительство сегодня пытается бороться с «агфляцией»: повышение пошлин на экспорт и понижение пошлин на импорт сельхозпродукции — традиционны, но неизвестно, насколько эффективны. По крайней мере, цены на молоко они точно не сдержат, поскольку основной индикатор здесь — стоимость импортного сухого молока, подорожание которого увеличивает спрос на отечественное.

Под давлением правительства торговые сети и производители договорились заморозить цены на ключевые продукты. Но эффективность этой меры также под вопросом. Если бы ограничения ударили только по торговле, то особых потерь не было бы. Но замораживание цен по всей цепочке ударит по сельскому хозяйству и переработчикам.
На прежний уровень цены вряд ли вернутся, — это как зубная паста, которую невозможно «вдавить» обратно в тюбик. Важнее сейчас увидеть, как можно из возникшего кризиса извлечь пользу для страны. И главное — не лишить сельское хозяйство шансов, которые у него только-только появляются.

На самом деле «агфляция» открывает перед Россией новые возможности, давая ей существенную фору перед развитыми странами. Во второй раз с 1998 года сельскохозяйственное производство становится выгодным объектом для инвестиций: повышение цен на уровне производителя делает эту отрасль гораздо более интересной для бизнеса.

Мы ведь еще ничего не делали с нашим сельским хозяйст¬вом — эффективность производства здесь еще очень низкая, крупных денег в него никто не вкладывал. При этом наши фермеры и сельхозпредприятия уже привыкли жить с небольшой маржей, поэтому при серьезных инвестициях Россия может сделать серьезный рывок
в сельскохозяйственном производстве. Можно сетовать на рост цен и непрозрачность розничных сетей, можно ругать за нерасторопность правительство, а можно начать присматривать себе рабочее место в приличном или даже не очень фермерском хозяйстве. И это — не совсем шутка. Вполне вероятно, что в ближайшие годы именно здесь начнется бурный рост, в том числе и реальных доходов трудящихся.»

Смотрите также: Сводки событий от ополчения. самые свежие новости Украины России и мира сегодня за последний час..